| Автор | Сообщение | ||||||
| Cheburashko | Привет. Ты наверно уже забыл меня, как забыл многое из своего детства. Но я всегда тебя буду помнить Помнишь как мы познакомились впервые? Ты был еще совсем маленьким и, впервые увидев, погнался за мной. Потом ты понял, что меня не поймать и стал попытаться сфокусировать взгляд. Но я ускользал и ты жутко злился Прости, но это было так забавно. Потом ты привык ко мне, а потом стал смотреть на меня чаще. Я стал бегать от тебя, а ты все также меня ловил, но уже не злился Помнишь, как ты любил оттеснять меня к центру глаза, а потом резко смотрел в другую сторону и я летел на середину? Это было так весело! Я был твоим любимцем. Ты иногда смотрел на другие точки, но они были малоподвижны и почти бесцветны. Всегда ты возвращался ко мне и мы продолжали играть. А однажды я даже спас тебе жизнь. Ты хотел перейти дорогу, но вдруг засмотрелся на меня и остался на тратуаре. А прямо перед тобой пролетела машина. Жутко же тогда нам было. Но вот ты становишься взрослее и все меньше смотришь на меня. Компьютер, друзья, Интеренет... Я пытался, чтобы было еще веселее, бегал быстрее, пытался стать другого цвета. Но ты не замечал меня. Лишь однажды ты глянул на меня, но моргнул пару раз и снова посмотрел на монитор Друг, почему ты бросил меня? Разве нам не было весело? Разве я не бегал целыми часами от тебя? Никто больше не мог понять, когда ты говоришь обо мне. Только мы и больше никого. Теперь я один и мне грустно. Мне совершенно нечего делать и остается лишь вспоминать, как мы веселились. Может ты прочтешь этот пост и вспомнишь, снова посмотришь, посмотришь на меня! Мне никогда не было так грустно! Вернись, пожалуйста, вернись, если ты захочешь, я больше не буду убегать, только вернись...
| ||||||
| wayerr 159 фото | Осталось узнать о каком глюке идет речь
| ||||||
| Таркус 210 фото | о слепом пятне?
| ||||||
| sobolishko | и вeдь прaвдa, я пeрeстaл eго зaмeчaть.
| ||||||
| sobolishko | интeрeснaя у людeй тaктикa когдa они нe понимaют о чём рeчь, то пытaются это унизить. конформисты,сукa.
| ||||||
| Дашкевич Даниил 30 фото | Как я Вас понимаю. И ещё я заметил одну закономерность: они не терпят наивного, - наверно потому, что наивность (недостаток опыта или отказ от опыта) связана у них с беззащитностью и слабостью, а демонстрация слабости вызывает у них презрение. Это было немного неожиданно для меня, я думал, ребёнка в людях больше и он только ждёт, чтобы его разбудили. А они этого ребёнка в себе боятся как огня.
| ||||||
| Таркус 210 фото | ИМХО - потому что ребёнки не наивны, дети - практики. Наивность - это "взрослое" понятие, практичность и приземлённость - "детское". То есть как раз обычно не ребёнка боятся, а взрослого.
| ||||||
| Bondarev K. S. | Заигравшегося в ребёнка. Таркус, вот вам мой + 
| ||||||
| Юлия Медведева | Вынырнул из небытия ТОТ Чубурашка, который работы на фотосайте в натюрмортах воровал....занятный уродец...
| ||||||
| Cheburashko | Нет, я не Байрон, я другой!
| ||||||
| Cheburashko | www.youtube.com/watch?v=Gc4HGQHgeFE
| ||||||
| Cheburashko | Мои покpасневшие веки и пpитупленный монитоpом взгляд, частое моpгание и pев наушников, источающих неслыханные звуки, под коpкой чеpепа - часть гоpода. Он опpеделяет повадки, внешний вид и внутpенний миp. Как кислота, pазъедает подошвы непpиспособленных ботинок, как газ пpоникает в слабые легкие – так неизбежно пpоникновение гоpода внутpь тебя, в самое тебя ...и не забывайте пудpить вены. Гоpод - миpовой катаклизм где возможно все. Где тpудно оставатья молодым, либо так никогда и не повзpослеть. Где голуби сpут цианистым калием, а кpысы живут дольше людей. Это то место, где ядpо уpана-238 может быть облучено плотными биополями. Где я, заpаженное электpичеством существо, ползу в туннелях пpопитанных болью - к неясной мечте давно известного будущего.
| ||||||
| Дашкевич Даниил 30 фото | Это что за город - Грозный, что ли?
| ||||||
| Cheburashko | В одной палате лежали два безнадежных больных. В равных условиях. На равных правах. С равными нулевыми шансами. Единственное, что было отличным, так это то, что кровать одного из них стояла у окна, а у другого - возле кнопки экстренного вызова врача. Тот больной, что лежал возле окна, все время смотрел в окно. Время не останавливаясь бежало вперед, и он, глядя в окно, рассказывал, как облетают листья с тонких золотистых берез, как падает долгожданный первый снег, как с нежных тонких веточек срываются оттаивающие льдинки, как зацветают одуванчики и порхают бабочки... Второй же больной только молчал. Однажды ночью первому больному стало плохо, и он попросил соседа нажать кнопку вызова, но сосед почему-то этого не сделал, и человек умер. Когда в палату поместили нового больного, старый попросил, чтоб его положили у окна. Однако в окне он увидел только серую стену больничного корпуса - и больше ничего. Он долго молчал, а затем сказал соседу: "Если мне станет вдруг плохо, не нажимай кнопку вызова...
| ||||||
| Дашкевич Даниил 30 фото | Выходной (эйяфьяллайёкуль навеял). Несколько лет назад видел исландский фильм.. давно это было, потому не помню ни имени режиссёра (кажется, некто Кристофенссон из группы "Догма" ), ни названия фильма. Мужчина среднего возраста, не работающий и себе на уме, живёт в двухэтажном домике, с матерью-домохозяйкой и отцом, таксистом. Иногда, под настроение, он пишет странные картины на чердаке, маслом, на холстах. Когда родные слишком достают его занудством (заведи семью, поди поработай и так далее) - он впадает в депрессию или агрессивное состояние и уезжает в дурдом - где сразу приходит в себя. В дурдоме он то выведет группу больных в ресторан, где они от пуза кушают и пьют - а потом, когда приходит время платить по счёту, говорит что они из больницы и их на скорой доставляют обратно; то убежит на несколько часов побазарить о том о сём с президентом страны, который, в рыбный день четверг, в своём особнячке во мхах и лишайниках, принимает население.. то есть лежит со вкусом в больнице человек. И вот врач в этой больнице, хорошо уже знающий своего пациента и относящийся к нему как к родному - тем не менее никак не может въехать в образ его мыслей и подходы к жизни.. которые очень здравы, но резко контрастируют при этом с его, врача, здорового человека, образами и подходами. Раз, в беседе, врач спросил: ну вот, я же вижу, что Вы рассуждаете здраво, всё понимаете, ну скажите, ну почему Вы не хотите ничего делать в жизни?! На что "больной" ответил: доктор! У человека жизней, как дней в неделе, 7 штук. Так вот сейчас я - выходной. Вот, собственно, из-за этой замечательной в своём роде фразы я фильм и запомнил. Такие дела).
| ||||||
| Дашкевич Даниил 30 фото | Сейчас, когда писал, вспомнил своего деда, Василия. Мой дед Василий преподавал механику в техникуме. Больше он не делал в жизни ничего.На механику ему было тоже наплевать. Он вникал в неё ровно настолько, насколько это было необходимо, чтобы не умереть с голоду. То есть вообще не вникал. Он не ходил в театры, в кино. Был весьма равнодушен к книгам. Он не любил путешествовать в отпусках. Он любил: слушать радио-тарелку, передающую новости и оперы, пить пиво и смотреть в окно полуподвальной коммуналки на улице Горького; в окне проходили ноги. Иногда красивые, женские. Любил смотреть на ноги - как люди проходят. И оперы слушать любил. Пиво ему приносила в бидоне жена, бабушка Елена. Помню, как он колол сахар-рафинад - специальными щипчиками; складывал кусочки в отдельное блюдце. Никогда не клал сахар в чай. Когда он умирал, его поcледние слова были: "слава богу, я хорошо прожил свою жизнь". Вот, оставил дед Василий и цифрослед, получается, в 2010 году). Точнее тень.
| ||||||
| Cheburashko | Она пристально смотрела на меня, а я все не мог понять, где прежде я видел эту девушку. Ее влажный тревожный взгляд заблестел в неровном свете керосиновой лампы, и я вспомнил - мне каждую ночь снится эта комната и лампа, и каждую ночь я встречаю здесь девушку с тревожными глазами. Да-да, именно ее я вижу каждый раз, переступая зыбкую грань сновидений, грань яви и сна. Я отыскал сигареты и закурил, откинувшись на спинку стула и балансируя на его задних ножках, - терпкий кисловатый дым заструился кольцами. Мы молчали. Я - покачиваясь на стуле, она - грея тонкие белые пальцы над стеклянным колпаком лампы. Тени дрожали на ее веках. Мне показалось, я должен что-то сказать, и я произнес наугад: "Глаза голубой собаки", - и она отозвалась печально: "Да. Теперь мы никогда этого не забудем". Она вышла из светящегося круга лампы и повторила: "Глаза голубой собаки. Я написала это повсюду". Она повернулась и отошла к туалетному столику. В круглой луне зеркала появилось ее лицо - отражение лица, его оптический образ, двойник, готовый раствориться в трепетном свете лампы. Грустные глаза цвета остывшей золы печально посмотрели на меня и опустились, она открыла перламутровую пудреницу и коснулась пуховкой носа и лба. "Я так боюсь, - сказала она, - что эта комната приснится кому-нибудь еще, и он все здесь перепутает." Она щелкнула замочком пудреницы, поднялась и вернулась к лампе. "Тебе не бывает холодно?" - спросила она. "Иногда бывает..." - ответил я. Она раскрыла озябшие руки над лампой, и тень от пальцев легла на ее лицо. "Я, наверно, простужусь, - пожаловалась она. - Ты живешь в ледяном городе". Керосиновый огонек делал ее кожу медно-красной и глянцевой. "У тебя бронзовая кожа, - сказал я. - Иногда мне кажется, что в настоящей жизни ты должна быть бронзовой статуэткой в углу какого-нибудь музея". "Нет, - сказала она. - Но порой мне и самой кажется, что я металлическая - когда я сплю на левом боку и сердце гулко бьется у меня в груди". - "Мне всегда хотелось услышать, как бьется твое сердце". - "Если мы встретимся наяву, ты сможешь приложить ухо к моей груди и услышишь". - "Если мы встретимся наяву..." Она положила руки на стеклянный колпак и промолвила: "Глаза голубой собаки. Я всюду повторяю эти слова". Глаза голубой собаки. С помощью этой фразы она искала меня в реальной жизни, слова эти были паролем, по которому мы должны были узнать друг друга наяву. Она ходила по улицам и повторяла как бы невзначай: "Глаза голубой собаки". И в ресторанах, сделав заказ, она шептала молодым официантам: "Глаза голубой собаки". И на запотевших стеклах, на окнах отелей и вокзалов выводила она пальцем: "Глаза голубой собаки". Люди вокруг лишь недоуменно пожимали плечами, а официанты кланялись с вежливым равнодушием. Как-то в аптеке ей почудился запах, знакомый по снам, и она сказала аптекарю: "Есть юноша, которого я вижу во сне. Он всегда повторяет: "Глаза голубой собаки". Может быть вы знаете его?" Аптекарь в ответ рассмеялся неприязненно и отошел к другому концу прилавка. А она смотрела на новый кафельный пол аптеки, и знакомый запах все мучил и мучил ее. Не выдержав, она опустилась на колени и губной помадой написала на белых плитках: "Глаза голубой собаки". Аптекарь бросился к ней: "Сеньорита, вы испортили мне пол. Возьмите тряпку и сотрите немедленно!" И весь вечер она ползала на коленях, стирая буквы и повторяя сквозь слезы: "Глаза голубой собаки. Глаза голубой собаки". А в дверях гоготали зеваки, собравшиеся посмотреть на сумасшедшую. Она умолкла, а я все сидел, покачиваясь на стуле. "Каждое утро, - сказал я, - я пытаюсь вспомнить фразу, по которой должен найти тебя. Во сне мне кажется, что я хорошо заучил ее, но проснувшись, я не могу вспомнить ни слова". - "Но ты же сам придумал их!" - "Да. Они пришли мне в голову потому, что у тебя пепельные глаза. Но днем я не могу вспомнить даже твоего лица". Она стиснула в отчаянии пальцы: "Ах, если бы нам знать по крайней мере название моего города!" Горькие складки легли в уголках ее губ. "Я хочу до тебя дотронуться", - сказал я. Она вскинула глаза, я язычки пламени заплясали в ее зрачках. "Ты никогда не говорил этого", - заметила она. "А теперь говорю". Она опустила глаза и попросила сигарету. "Почему же, - повторила она, - мне никак не вспомнить название своего города?" - "А мне - наши заветные слова", - сказал я. Она грустно улыбнулась: "Эта комната снится мне так же, как и тебе". Я поднялся и направился к лампе, а она в испуге отступила назад, опасаясь, что я случайно заступлю за невидимую черту, пролегающую между нами. Взяв протянутую сигарету, она склонилась к огоньку лампы. "А ведь в каком-то городе мира все стены исписаны словами "Глаза голубой собаки", - сказал я. - Если я вспомню эти слова, я отправлюсь утром искать тебя по всему свету". Ее лицо осветилось красноватым огоньком сигареты, она глубоко затянулась и, покручивая сигарету в тонких пальцах сказала: "Слава богу. Я, кажется, начинаю согреваться", - и проговорила нараспев, будто повторяя за пишущим пером: "Я... начинаю... - она задвигала пальцами, будто сворачивая в трубочку невидимый листок бумаги по мере того, как я прочитывал написанные на нем слова, - согреваться..." - бумажка кончилась и упала на пол - сморщенная, крохотная, превратившаяся в пыль золы. "Это хорошо, - сказал я. - Мне всегда страшно, когда ты мерзнешь". Так мы и встречаемся с ней, вот уже несколько лет. Порою в тот момент, когда мы находим друг друга в лабиринте снов, кто-то там, снаружи, роняет на пол ложечку, и мы просыпаемся. Мало-помалу мы смирились с печальной истиной - наша дружба находится в зависимости от очень прозаических вещей. Какая-нибудь ложечка на рассвете может положить конец нашей короткой встрече. Она стоит за лампой и смотрит на меня. Смотрит так же, как в первую ночь, когда я очутился среди сна в странной комнате с лампой и зеркалом и увидел перед собой девушку с пепельными глазами. Я спросил: "Кто вы?" А она сказала: "Не помню..." - "Но мы, кажется, уже встречались?" - "Может быть. Вы могли сниться мне, в этой самой комнате". - "Точно! - сказал я. - Я видел вас во сне". - "Как забавно, - улыбнулась она. - Значит, мы с вами встречаемся в сновидениях?" Она затянулась, сосредоточенно глядя на огонек сигареты. И мне опять показалось, что она - из меди, но не холодной и твердой, а из теплой и податливой. "Я хочу дотронуться до тебя", - повторил я. "Ты все погубишь, - испугалась она. - Прикосновение разбудит нас, и мы больше не встретимся". - "Вряд ли, - сказал я. - Нужно только положить голову на подушку, и мы увидимся вновь". Я протянул руку, но она не пошевелилась. "Ты все погубишь... - прошептала она. - Если переступить черту и зайти за лампу, мы проснемся заброшенные в разные части света". - "И все же", - настаивал я. Но она лишь опустила ресницы: "Эти встречи - наш последний шанс. Ты же не помнишь ничего наутро". И я отступил. А она положила руки на лампу и пожаловалась: "Я никогда не могу заснуть после наших встреч. Я просыпаюсь среди ночи и больше не могу сомкнуть глаз - подушка жжет лицо, и я все твержу: "Глаза голубой собаки. Глаза голубой собаки". "Скоро рассвет, - заметил я. - Последний раз я просыпался в два часа, и с тех пор прошло много времени". Я подошел к двери и взялся за ручку. "Осторожнее, - предупредила она. - За дверью живут тяжелые сны". - "Откуда ты знаешь?" - "Совсем недавно я выходила туда и с трудом вернулась назад. А проснувшись, заметила, что лежу на сердце". - Но я все же приоткрыл дверь. Створка подалась, и легкий ветерок принес снаружи запах плодородной земли и возделанной пашни. Я повернул к ней голову и сказал: "Тут нет коридора. Я чувствую запах поля". - "Там, за дверью, - сказала она, - спит женщина, которая видит поле во сне. Она всегда мечтала жить в деревне, но так никогда и не выбралась из города". За дверью светало, и люди повсюду уже начали просыпаться. "Меня, наверное, ждут к завтраку", - сказал я. Ветер с поля стал слабее, а потом стих. Вместо него послышалось ровное дыхание спящего, который только что перевернулся в постели на другой бок. Стих ветерок, а с ним умерли и запахи. "Завтра мы непременно узнаем друг друга, - сказал я. - Я буду искать женщину, которая пишет на стенах: "Глаза голубой собаки". Она улыбнулась грустно и положила руки на остывающий колпак лампы: "Ты ничего не помнишь днем". Ее печальный силуэт уже начал таять в предутреннем свете. "Ты удивительный человек, - сказала она. - Ты никогда не помнишь своих снов". 1950 г.
| ||||||
| Дашкевич Даниил 30 фото | Хотел запостить набоковскую "Благость", но воздержался - длинный для форума рассказ, хоть и небольшой на самом-то деле. Ссылку даю, кому интересно (читать минут 7 вообще-то, немного): http://lib.ru/NABOKOW/blagost.txt
| ||||||
| Дашкевич Даниил 30 фото | Чебурашко! ) Вот Вам ещё, получИте удовольствие, если есть спокойные 10 минут: http://lib.ru/NABOKOW/pis_mo.txt Может и Соболишке понравится.
| ||||||
| Cheburashko | Спасибо. Первый рассказ понравился больше. Глубже он.
| ||||||
| Дашкевич Даниил 30 фото | ..Да, второй рассказ легче).
| ||||||
| Витусик 125 фото | Cheburashko,спасибо,а кто автор про" Глаза голубой собаки",прелесть. Даниил,молодец-жутко здорово,вот порадовал.Пробудил интерес к рассказам Набокова.
| ||||||
| Дашкевич Даниил 30 фото | Не за что, Витусик). Советую ещё маленький "Путеводитель по Берлину" (найдёшь сразу в той же библиотеке) и "Весну в Фиальте" (она подлиннее, но стоит внимания, поверь. Не пожалеешь. Только не читай в суете). Есть у него много других рассказов, чудесных. Главное желание). p.s. Конечно лучше страницами шуршать, чем так. Несветящимися).
| ||||||
| Витусик 125 фото | Таркус,тоже спасибо,то-то мне почудилось,а не один ли и тот же автор,ан нет- не почудилось.Иногда некоторые гости в моём жилище удивляются увидев на книжной полке томик стихов Нобокова рядом с другой разномастной литературой. Cheburashko,это солнечный зайчик?
| ||||||
| Дашкевич Даниил 30 фото | "И я сказал, наше дешевое, официальное ты заменяя тем одухотворенным, выразительным вы, к которому кругосветный пловец возвращается, обогащенный кругом: "А что, если я вас люблю?" Нина взглянула, я повторил, я хотел добавить... но что-то, как летучая мышь, мелькнуло по ее лицу, быстрое, странное, почти некрасивое выражение, и она, которая запросто, как в раю, произносила непристойные словечки, смутилась; мне тоже стало неловко... "Я пошутил, пошутил",-- поспешил я воскликнуть, слегка обнимая ее под правую грудь. Откуда-то появился у нее в руках плотный букет темных, мелких, бескорыстно пахучих фиалок," В. Набоков "Весна в Фиальте"
| ||||||
| Cheburashko | Витусик, автор рассказа Габриэль Гарсиа Маркес.
| ||||||
| Cheburashko | Был двор на краю города. И на дворе два домика -- флигелями. На улицу выходили ворота и забор с подпорками. Тут я жил. Ходил домой я через забор. Ворота и калитка всегда были на запоре, и я к тому привык. Даже когда лезешь через забор, посидишь на нем секунду-две, оттуда видней видно поле, дорогу и еще что-то далекое, темное, как тихий низкий туман. А потом рухнешься сразу на земь в лопухи и репейники и пойдешь себе. Выйдет навстречу не спеша -- знает, что это я -- Волчек, поглядит кроткими человечьими глазами и подумает что-то. Я тоже всегда долго глядел на него, в нем каждый раз было другое, чем утром. Раз шел я по двору и увидал, что Волчек спит в траве. Я тихо подошел и стал. Рыжий Волчек чуть посапывал и ноздрями на земле выдувал чистоту. По шерсти у него пробиралась попова собака. Кругом было тихое неяркое утро. Солнце приподнималось в теплом тумане, который все рассеивался и рассеивался и сжимался в голубой высоте в облака. Далеко выл у запертого семафора паровоз и звонили колокола по церквам. Репьи стояли тонко и прямо, ни ветра, шума, ни ребятишек не было. Волчек проснулся и не двинулся, а лежал как лежал с открытыми глазами, глядел в темную сырость под лопухи. Я наклонился и притих. Волчек, должно быть, не знал, что он собака. Он жил и думал, как и все люди, и эта жизнь его и радовала и угнетала. Он, как и я, ничего не мог понять и не мог отдохнуть от думы и жизни. Во сне тоже была жизнь, только она там вся корчилась, выворачивалась, пугала и была светлее, прекраснее и неуловимее на черной стене мрака и тайны. Спереди, пред ним и предо мной, все радуется и светится, а сзади стоит и не проходит чернота, и в снах она виднее, а днем она дальше и про нее забываешь. Волчка давил виденный сон. В нем он тоже видел эти лопухи и сырую тьму по корням, но там они были и такие и не такие. И вот он опять смотрел и не мог ничего понять. На дворе была еще собака Чайка. И когда были собачьи свадьбы, собаки бесились, гонялись за Чайкой, один Волчек был такой же, как всегда, и не грызся из-за Чайки. Хозяин думал, что он больной, и давал ему больше костей и щей после ужина. Но Волчек был великан и совсем здоров. Чужих ребят, какие приходили играть на двор, он не хватал за пылки, а бил оземь хвостом и глядел с уважением и кротостью. Я Волчка за собаку не считал, за то и он полюбил меня, как любит меня мать. Я тоже ничего не знал и не понимал и видел в снах тихое бледное видение жизни. Смутные облака трепетали в небе, и ветер гнул целые дубы, как хворостины, а я стоял в каком-то саду и не слышал, как шумел ветер, и сразу удивился и понял, что это сон, и проснулся. Было полнолуние, и в комнате бледный свет лежал на полу. Я потянулся и попробовал рукой холодные доски. Раз я спросил у отца, который любил меня и жалел, как маленького, не знает ли он чего, чего еще никто не знает и про что и в книгах не написано. Он сказал, нет, я все думаю про Бога, но его тоже не могу узнать. А на другой день за обедом досказал: оттого мы ничего не знаем, что и узнавать, должно, нечего. А тебе к чему нужно знать? А я сказал -- да, а жить-то как же? А узнавать есть чего, хоть бы то, отчего мы хотим знать все, если и узнавать нечего, все живет само собой в черноте и пустоте. Отчего кругом томление и борьба? Вот мы прожили немного после революции и уж увидали, как легко устроить всех сытыми и довольными, лишь бы осталась у нас власть нас самих. Но нам захотелось знать, и не нам одним. Отец помолчал и перестал есть. Я всю жизнь -- сказал он вечером -- работал, кормил вас и одевал, не мог никогда не думать, а теперь привык. Теперь жизнь другая, и я все растерял. Но я люблю тебя, и ты, может, выйдешь на большую дорогу, тогда делай, что хочешь, а я не могу, я уморился и сидя сплю. Я только жду хорошего, а какое оно, не могу узнать. Всю жизнь я ждал чего-то хорошего и тебе отдаю эту надежду. На другой день я так же лез с работы через забор и Волчек встретил меня любящими глазами, и в пустых водяных его глазах сидела мертвая сосущая мысль, как каменная гора на дороге домой. Чайка юлила под ногами, а Волчек молча стоял вдалеке и смотрел. Ему оставалось одно -- либо издохнуть, либо дождаться первой собачьей свадьбы и cхватиться с другими кобелями из-за Чайки. Но Волчек оставался посредине и раздумывал. Тут была его худшая гибель, и он видел сны, пугался и жил хуже мертвого. -- Волчек, Волчек, Волчек... -- Я прошептал это и погладил его. Он прижмурился и заблестел глазами. На миг он ожил и понял, что я жалею и люблю его, как меня жалеет отец. Может, он и глазами заблестел оттого, что понял мою жалость и любовь, взял знание, и в первый раз сзади сияния жизни не было черноты и угнетения. -- Волчек, Волчечек... Волчек от радости подметал хвостом и повизгивал. Отчего раньше я не догадывался гладить и обнимать его? Нет, тогда бы он понял мой обман и потерял свое первое верное знание, что есть любовь в жизни и сочувствие. Волчек вертанул шеей, и я увидел, какая у него не собачья, почти человеческая круглая задумчивая голова. Глаза стояли и вглядывались. Он живет не лучше меня. В этот вечер я пошел по улицам. Белые городские дома в синей луне стояли и глядели окнами на тихо гуляющих людей. Томление и раздумье было во всех. Кто не любил, тот хотел любви. И никто ничего не знал, зачем это. Я встретил Маню, в которую был немного влюблен. С ней шел человек с добрым и счастливым лицом. -- Это Витя, -- сказала Маня. И я пошел рядом. Во мне поднялась тоска. Я чувствовал, как горело мое тело. Но в голове было ясно и хорошо. Я смеялся в мысли и мучал себя. Я знал, отчего во мне тоска и отчего вечер кажется задумчивым любящим далеким существом, прилегшим на землю. Я знал и смеялся. Знал, что все не такое, как кажется. И вот вечер, и эта Маня, не задумчивые полюбившие существа, а другое, что я еще не знаю. И по истинной сущности все это, наверно, ничтожно, жалко и гадко. Если бы созналось это всеми, то увидели бы, что не любить надо, а ненавидеть и уходить дальше, начинать перестраивать все сначала. Отчего все ходят по земле, и никто не знает, что она такое? На другой день я на работу не пошел, а ушел скитаться в поле. А там лег в рожь и думал до вечера, где найти настоящих людей, которые все знают. Где лежат настоящие книги? Сам я ни о чем не мог догадаться и что узнавал, в том сомневался и начинал опять сначала. А жить и не знать -- так и Волчек не мог. Я должен ясно увидать все до конца и быть уверенным и твердым в жизни. Раньше никому не нужно было знание, потому что нужен был хлеб и размножение людей. Благо было в полном удовлетворении тела. Теперь благо в истине, только это одно я узнал в тот день и пошел счастливый домой. На дворе я лег в траву и стал глядеть в землю -- пыль, песчинки, дохлая мошка и муравьиные дороги.
| ||||||
| Дашкевич Даниил 30 фото | "Отчего все ходят по земле, и никто не знает, что она такое?" - это ещё ничего вопрос, так себе, Чебурашко). Часто люди задают вопрос "зачем?" - вот это - да! Когда я был студентом, выпала мне нелёгкая писать реферат по философии: "Альбер Камю, бунтующий человек". Открыл я Альбера Камю, значит, "Бунтующего человека". Читаю предисловие. В предисловии мне написано, что он был сыном вроде прачки в Алжире, с детства задался вопросом.. тут я решил книжку закрыть, потому что мне всё стало ясно (я уже тогда был неприятным, въедливым человеком, понимал с полуслова то, что не следует понимать). Но ведь реферат! Взял я себя в руки..)).. стал читать дальше; подумал - может ошибся я? Может в книге что-то важное, всё-таки, есть? А текст приблизительно такой: "Вот просыпается человек утром, и задаёт себе вопрос: зачем я живу? " Ну, писать реферат я не стал - для этого мне пришлось бы дочитать книгу до конца. Или хотя бы предисловие. Вышел я, на занятии, к преподу и говорю - а можно я своими словами передам свои эмоции и соображения? Препод говорит - ну, давайте, если сможете! Ну, я ей говорю (здесь вкратце): вот мне 19 лет, и то я таких вопросов себе уже не задаю, как крупный философ Камю. Что значит - "зачем я живу?" И зачем человек написал об этом книгу? Пришёл в голову вопрос - ну и ответь на него, разложив вопрос на конкретные составляющие! И книгу писать уже не надо. Что значит "живу"? Это значит просыпаюсь, одеваюсь, умываюсь, завтракаю и так далее, попунктно. Ну и ответь себе на вопрос, зачем например просыпаешься! Да потому что выспался, лежал долго без движения - чтоб двигаться! Умываешься - потому что кошки в рот насрали, - чтоб чисто стало. Завтракешь - потому что есть хочешь, не ел во сне, - чтоб насытиться. Ну, преподаватель меня послушала, удивилась и поставила 5. И до конца предмета вообще не просила что-нибудь делать, причём так и сказала - да не надо Вам ничего учить по философии).
| ||||||
| Cheburashko | Музыкант Смычков шел из города на дачу князя Бибулова, где по случаю сговора "имел быть" вечер с музыкой и танцами. На спине его покоился огромный контрабас в кожаном футляре. Шел Смычков по берегу реки, катившей свои прохладные воды хотя не величественно, но зато весьма поэтично. "Не выкупаться ли?"- подумал он. Не долго думая, он разделся и погрузил свое тело в прохладные струи. Вечер был великолепный. Поэтическая душа Смычкова стала настраиваться соответственно гармонии окружающего. Но какое сладкое чувство охватило его душу, когда, отплыв шагов на сто в сторону, он увидел красивую девушку, сидевшую на крутом берегу и удившую рыбу. Он притаил дыхание и замер от наплыва разнородных чувств: воспоминания детства, тоска о минувшем, проснувшаяся любовь... Боже, а ведь он думал, что он уже не в состоянии любить! После того как он потерял веру в человечество (его горячо любимая жена бежала с его другом, фаготом Собакиным), грудь его наполнилась чувством пустоты, и он стал мизантропом. "Что такое жизнь? - не раз задавал он себе вопрос. - Для чего мы живем? Жизнь есть миф, мечта... чревовещание..." Но стоя перед спящей красавицей (нетрудно было заметить, что она спала), он вдруг, вопреки своей воле, почувствовал в груди нечто похожее на любовь. Долго он стоял перед ней, пожирая ее глазами... "Но довольно...- подумал он. испустив глубокий вздох. - Прощай, чудное виденье! Мне уже пора идти на бал к его сиятельству..." И еще раз взглянув на красавицу, он хотел уже плыть назад, как в голове его мелькнула идея. "Надо оставить ей о себе память! - подумал он.- Прицеплю ей что-нибудь к удочке. Это будет сюрпризом от "неизвестного"". Смычков тихо подплыл к берегу, нарвал большой букет полевых и водяных цветов и, связав его стебельком лебеды, прицепил к удочке. Букет пошел ко дну и увлек за собой красивый поплавок. Благоразумие, законы природы и социальное положение моего героя требуют, чтобы роман кончился на этом самом месте, но - увы! - судьба автора неумолима: по независящим от автора обстоятельствам роман не кончился букетом. Вопреки здравому смыслу и природе вещей бедный и незнатный контрабасист должен был сыграть в жизни знатной и богатой красавицы важную роль. Подплыв к берегу, Смычков был поражен: он не увидел своей одежды. Ее украли... Неизвестные злодеи, пока он любовался красавицей, утащили все, кроме контрабаса и цилиндра. - Проклятие! - воскликнул Смычков.- О, люди, порождение ехидны! Не столько возмущает меня лишение одежды (ибо одежда тленна), сколько мысль, что мне придется идти нагишом и тем преступить против общественной нравственности. Он сел на футляр с контрабасом и стал искать выхода из своего ужасного положения. "Не идти же голым к князю Бибулову! - думал он.- Там будут дамы! Да и к тому же воры вместе с брюками украли и находившийся в них канифоль!" Он думал долго, мучительно, до боли в висках. "Ба! - вспомнил он наконец.- Недалеко от берега в кустарнике есть мостик... Пока настанет темнота, я могу просидеть под этим мостиком, а вечером, в потемках, проберусь до первой избы..." Остановившись на этой мысли, Смычков надел цилиндр, взвалил на спину контрабас и поплелся к кустарнику. Нагой, с музыкальным инструментом на спине, он напоминал некоего древнего мифического полубога. Теперь, читатель, пока мой герой сидит под мостом и предается скорби, оставим его на некоторое время и обратимся к девушке, удившей рыбу. Что сталось с нею? Красавица, проснувшись и не увидев на воде поплавка, поспешила дернуть за леску. Леска тянулась, но крючок и поплавок не показались из воды. Очевидно, букет Смычкова размок в воде, разбух и стал тяжел. "Или большая рыба поймалась,- подумала девушка, - или же удочка зацепилась". Подергав еще немного за леску, девушка решила, что крючок зацепился. "Какая жалость! - подумала она.- А вечером так хорошо клюет! Что делать?" И, не долго думая, эксцентричная девушка сбросила с себя эфирные одежды и погрузила прекрасное тело в струи по самые мраморные плечи. Не легко было отцепить крючок от букета, в который впуталась леска, но терпение и труд взяли свое. Через какие-нибудь четверть часа красавица, сияющая и счастливая, выходила из воды, держа в руке крючок. Но злая судьба стерегла ее. Негодяи, укравшие одежду Смычкова, похитили и ее платье, оставив ей только банку с червяками. "Что же мне теперь делать? - заплакала она.- Неужели идти в таком виде? Нет, никогда! Лучше смерть! Я подожду, пока стемнеет; тогда, в темноте, я дойду до тетки Агафьи и пошлю ее домой за платьем... А пока пойду спрячусь под мостик". Моя героиня, выбирая траву повыше и нагибаясь, побежала к мостику. Пролезая под мостик, она увидела там нагого человека с музыкальной гривой и волосатой грудью, вскрикнула и лишилась чувств. Смычков тоже испугался. Сначала он принял девушку за наяду. "Не речная ли это сирена, пришедшая увлечь меня? - подумал он, и это предположение польстило ему, так как он всегда был высокого мнения о своей наружности. - Если же она не сирена, а человек, то как объяснить это странное видоизменение? Зачем она здесь, под мостом? И что с ней?" Пока он решал эти вопросы, красавица приходила в себя. - Не убивайте меня! - прошептала она.- Я княжна Бибулова. Умоляю вас! Вам дадут много денег! Сейчас я отцепляла в воде крючок и какие-то воры украли мое новое платье, ботинки и все! - Сударыня! - сказал Смычков умоляющим голосом. - И у меня также украли мое платье. К тому же они вместе с брюками утащили и находившийся в них канифоль! Все играющие на контрабасах и тромбонах обыкновенно ненаходчивы; Смычков же был приятным исключением. - Сударыня! - сказал он немного погодя.- Вас, я вижу, смущает мой вид. Но, согласитесь, мне нельзя уйти отсюда, на тех же основаниях, как и вам. Я вот что придумал: не угодно ли вам будет лечь в футляр моего контрабаса и укрыться крышкой? Это скроет меня от вас... Сказавши это, Смычков вытащил из футляра контрабас. Минуту казалось ему, что он, уступая футляр, профанирует святое искусство, но колебание было непродолжительно. Красавица легла в футляр и свернулась калачиком, а он затянул ремни и стал радоваться, что природа одарила его таким умом. - Теперь, сударыня, вы меня не видите,- сказал он.- Лежите здесь и будьте покойны. Когда станет темно, я отнесу вас в дом ваших родителей. За контрабасом же я могу прийти сюда и потом. С наступлением потемок Смычков взвалил на плечи футляр с красавицей и поплелся к даче Бибулова. План у него был такой: сначала он дойдет до первой избы и обзаведется одеждой, потом пойдет далее... "Нет худа без добра...- думал он, взбудораживая пыль босыми ногами и сгибаясь под ношей.- За то теплое участие, которое я принял в судьбе княжны, Бибулов наверно щедро наградит меня". - Сударыня, удобно ли вам? - спрашивал он тоном cavalier galant, приглашающего на кадриль.- Будьте любезны, не церемоньтесь и располагайтесь в моем футляре, как у себя дома! Вдруг галантному Смычкову показалось, что впереди его, окутанные темнотою, идут две человеческие фигуры. Вглядевшись пристальней, он убедился, что это не оптический обман: фигуры действительно шли и даже несли в руках какие-то узлы... "Не воры ли это! - мелькнуло у него в голове.- Они что-то несут. Вероятно, это наше платье!" Смычков положил у дороги футляр и погнался за фигурами. - Стой! - закричал он.- Стой! Держи. Фигуры оглянулись и, заметив погоню, стали улепетывать... Княжна еще долго слышала быстрые шаги и крики "Стой!" Наконец все смолкло. Смычков увлекся погоней, и, вероятно, красавице пришлось бы еще долго пролежать в поле у дороги, если бы не счастливая игра случая. Случилось, что в ту пору по той же дороге проходили на дачу Бибулова товарищи Смычкова, флейта Жучков и кларнет Размахайкин. Споткнувшись о футляр, оба они удивленно переглянулись и развели руками. - Контрабас! - сказал Жучков.- Ба, да это контрабас нашего Смычкова! Но как он сюда попал? - Вероятно, что-нибудь случилось со Смычковым,- решил Размахайкин.- Или он напился, или же его ограбили... Во всяком случае, оставлять здесь контрабас не годится. Возьмем его с собой. Жучков взвалил себе на спину футляр, и музыканты пошли дальше. - Черт знает, какая тяжесть! - ворчал всю дорогу флейта.- Ни за что на свете не согласился бы играть на таком идолище... Уф! Придя на дачу к князю Бибулову, музыканты положили футляр на месте, отведенном для оркестра, и пошли к буфету. В это время на даче уже зажигали люстры и бра. Жених, надворный советник Лакеич, красивый и симпатичный чиновник ведомства путей сообщения, стоял посреди залы и, заложив руки в карманы, беседовал с графом Шкаликовым. Говорили о музыке. - Я, граф,- говорил Лакеич,-в Неаполе был лично знаком с одним скрипачом, который творил буквально чудеса. Вы не поверите! На контрабасе... на обыкновенном контрабасе он выводил такие чертовские трели, что просто ужас! Штраусовские вальсы играл! - Полноте, это невозможно...- усумнился граф. - Уверяю вас! Даже листовскую рапсодию исполнял! Я жил с ним в одном номере и даже от нечего делать выучился у него играть на контрабасе рапсодию Листа. - Рапсодию Листа... Гм!.. вы шутите... - Не верите? - засмеялся Лакеич.- Так я вам докажу сейчас! Пойдемте в оркестр. Жених и граф направились к оркестру. Подойдя к контрабасу, они стали быстро развязывать ремни... и - о ужас! Но тут, пока читатель, давший волю своему воображению, рисует исход музыкального спора, обратимся к Смычкову... Бедный музыкант, не догнавши воров и вернувшись к тому месту, где он оставил футляр, не увидел драгоценной ноши. Теряясь в догадках, он несколько раз прошелся взад и вперед по дороге и, не найдя футляра, решил, что он попал не на ту дорогу... "Это ужасно!- думал он, хватая себя за волосы и леденея.- Она задохнется в футляре! Я убийца!" До самой полуночи Смычков ходил по дорогам и искал футляра, но под конец, выбившись из сил, отправился под мостик. - Поищу на рассвете,- решил он. Поиски во время рассвета дали тот же результат, и Смычков решил подождать под мостом ночи... - Я найду ее! - бормотал он, снимая цилиндр и хватая себя за волосы.- Хотя бы год искать, но я найду ее! .................................................................... И теперь еще крестьяне, живущие в описанных местах, рассказывают, что ночами около мостика можно видеть какого-то голого человека, обросшего волосами и в цилиндре. Изредка из-под мостика слышится хрипение контрабаса.
| ||||||
| Дашкевич Даниил 30 фото | "Слушай, я совершенно счастлив. Счастье мое -- вызов. Блуждая по улицам, по площадям, по набережным вдоль канала,-- рассеянно чувствуя губы сырости сквозь дырявые подошвы,-- я с гордостью несу свое необъяснимое счастье. Прокатят века,-- школьники будут скучать над историей наших потрясений,-- все пройдет, все пройдет, но счастье мое, милый друг, счастье мое останется,-- в мокром отражении фонаря, в осторожном повороте каменных ступеней, спускающихся в черные воды канала, в улыбке танцующей четы, во всем, чем Бог окружает так щедро человеческое одиночество." В. Набоков "Письмо в Россию"
| ||||||
| Cheburashko | В Грузии — лучше. Там все по-другому. Больше денег, вина и геройства. Шире жесты и ближе ладонь к рукоятке ножа... Женщины Грузии строги, пугливы, им вслед не шути. Всякий знает: баррикады пушистых ресниц — неприступны. В Грузии климата нет. Есть лишь солнце и тень. Летом тени короче, зимою — длиннее, и все. В Грузии — лучше. Там все по-другому... Я сжимаю в руке заржавевшее это перо. Мои пальцы дрожат, леденеют от страха. Ведь инструмент слишком груб. Где уж мне написать твой портрет! Твой портрет, Бокучава Натэлла! О Натэлла! Ты — чаша на пиру бородатых и сильных! Ты — глоток родниковой воды после драки! Ты — грустный мотив, долетевший сюда из неведомых окон! Ты — ливень, который застал нас в горах! И дерево, под которым спаслись мы от ливня! И молния, разбивающая дерево в щепки!.. Ты — юность прекрасной страны!.. Каждое утро Натэлла раздвигает тяжелые воды Арагвы. На берегу остается прижатый камнем сарафан, часы и летние туфли. Натэлла уплывает, изменчиво белея под водой. Тихо шелестят на берегу кусты винограда «изабель». А за кустами в этот момент бушуют страсти. Там давно сидит на корточках Арчил Пирадзе, зоотехник. Час назад Арчил Пирадзе вышел из дому. — Арчил, — заявила ему старуха Кеке Пирадзе, — я жду. Я переживаю, когда тебя нет. Вот смотри, я плюю на крыльцо. Пока оно сохнет, ты должен вернуться. — Хорошо, — сказал Арчил. Старуха плюнула и ушла в дом. Тогда ее сын начал действовать. Он вытащил из-под крыльца заржавленное ружье. Потом зарядил его и направился к реке. Теперь он сидит на корточках и ждет. Наконец смыкаются воды Арагвы. Натэлла ступает по гладким камням... Что на свете прекраснее этой картины?! Каково это видеть Арчилу Пирадзе?! Арчилу, который приходит в беспамятство даже от гипсовой статуи, изображающей лошадь?!. И тогда Арчил Пирадзе хватает свое заржавленное ружье. Он поднимает его выше и выше. Затем нажимает курок. Дым медленно рассеивается, смолкает грохот. Затихает далекое эхо в горах. — Это опять вы, Пирадзе? — строго говорит Натэлла. — Так я и знала. Сколько это может продолжаться?! Я давно сказала, что не буду вашей женой. Зачем вы это делаете? Зачем ежедневно стреляете в меня? Как-то раз вы уже отсидели пятнадцать суток за изнасилование. Вам этого мало, Арчил Луарсабович? — Я стал другим человеком, Натэлла. Не веришь? Я в институт поступил. Более того, я — студент. — В это трудно поверить. — У меня есть тетради и книги. Есть учебник под названием «Химия». Хочешь взглянуть? — Взятку кому-нибудь дали? — Представь себе, нет. Бесплатно являюсь студентом-заочником. — Я рада за вас. — Так вернись же, Натэлла. У тебя будет все — патефон, холодильник, корова. Мы будем путешествовать. — На чем? — На карусели. — Не могу. При всем обаянии к вам. — Я изменился! — воскликнул Пирадзе. — Учусь. Потом и градом мне все достается, Натэлла! — Не могу. В Ленинграде, увы, ждет меня аспирант Рабинович Григорий, я дала ему слово. — Я тоже выучусь на аспиранта. Прочту много книг. Можно сказать, я уже прочитал одну книгу. — Как она называется? — Она называется — повесть. — И больше никак? — Она называется — Серафимович! — Лично я импонирую больше Толстому, — сказала Натэлла. — Я прочту его книги. Пусть не волнуется. — Тихо! — сказала Натэлла. — Вы слышите? Из-за кустов доносились нежные слова: Ты сказала мне — нет! И по снегу, эх, по снегу ушла. Был суров твой ответ, Ночь в мученьях, ах, в мученьях прошла... По дороге медленно шел киномеханик Гиго Зандукели с трофейной винтовкой. Тридцать шесть лет оружие пролежало в земле. Его деревянное ложе зацвело молодыми побегами. Из дула торчал георгин. Завидев Натэллу с Пирадзе, Гиго остановился. Винтовку он теперь держал наперевес. — Вы пришли, чтобы убить меня, Гиго Рафаэлевич? — спросила Натэлла. — Есть маленько, — ответил Гиго. — Все только и делают, что убивают меня. То вы, Арчил, то вы, Гиго! Лишь аспирант Рабинович Григорий тихо пишет свою диссертацию о каракатицах. Он — настоящий мужчина. Я дала ему слово... Тут вмешался Пирадзе: — Кто дал тебе право, Гиго, убивать Бокучаву Натэллу? — А кто дал это право тебе? — спросил Зандукели. Одновременно прозвучали два выстрела. Грохот, дым, раскатистое эхо. Затем — печальный и укоризненный голос Натэллы: — Умоляю вас, не ссорьтесь. Будьте друзьями, Гиго и Арчил! — И верно, — сказал Пирадзе, — зачем лишняя кровь? Не лучше ли распить бутылку доброго вина?! — Пожалуй, — согласился Зандукели. Пирадзе достал из кармана «маленькую». Сорвал зубами жестяную крышку. — Наполним бокалы! — сказал он. Закинув голову, Пирадзе с удовольствием выпил. Передал бутылочку Гиго. Тот не заставил себя уговаривать. — Жаль, нечем закусить, — сказал Арчил. — У меня есть луковица, — обрадовался Зандукели, — держи. Я захватил ее на случай, если меня арестуют. — Будь здоров, Рабинович Григорий! — сказали они, допивая... Две недели так быстро промчались. Закончился отпуск. В нашем промышленном городе — тесно и сыро. Завтра в одном ЦКБ инженер Бокучава склонится над кульманом. Ее загорелыми руками будут любоваться молодые, а также немолодые сослуживцы. Натэлла шла вдоль перрона. Остался наконец позади стук колес и запах вокзальной гари. Забыта насыпь, бегущая под окнами. Забыты темные избы. Забыты босоногие ребятишки, которые смотрели поезду вслед. Девушка исчезла в толпе, а я упрямо шел за ней. Я шел, хотя давно уже потерял Бокучаву Натэллу из виду. Я шел, ибо принадлежу к великому сословию мужчин. Я знаю, что грубый, слепой, неопрятный, расчетливый, мнительный, толстый, циничный — буду идти до конца. Я горжусь неотъемлемым правом смотреть тебе вслед. А улыбку твою я считаю удачей!
| ||||||
| Cheburashko | Эй, спасайтесь поскорей — Убежал из кухни Клей! Никого он не жалеет: Всех, кого ни встретит, клеит! Склеил банки и бутылки, Ложки, плошки, чашки, вилки, Склеил вешалку и шляпу, Склеил лампу и пальто, К стулу он приклеил папу — Не отклеить ни за что! Склеил книжки и игрушки, Одеяла и подушки, Склеил пол и потолок И пустился наутёк. Он бежит — и клеит, клеит... Ну, а клеить он умеет! У витрины магазина Зазевался ротозей — Стала липкою витрина, И прилип бедняга к ней! Все скамейки стали клейки. Кто присел — пристал к скамейке! Не успев закончить драки, Кот приклеился к собаке, А к трамваю в тот же миг Прилепился грузовик! Побежал что было духу К ним на помощь постовой — Постового, словно муху, Клей приклеил к мостовой! Что же делать? Все пропало! Люди, вещи, звери, птицы — Все слепились как попало И не могут разлепиться! Гаснут в городе огни — Тоже склеились они... И глаза слипаться стали, Чтобы все скорее спали!
| ||||||
| Юлия Медведева | Cheburashko , главное хоть что то но стырить...хоть фото хоть прозу...
| ||||||
| Cheburashko | Юлия, не надо меня обижать. Я же никому не делаю зла.
|
Добавлять ответы могут только зарегистрированные пользователи.
© 2003-2024 KubanPhoto.ru
Все прaва на фотографии принадлежат их авторам.
При использовании любых материалов, ссылка на сайт
Все прaва на фотографии принадлежат их авторам.
При использовании любых материалов, ссылка на сайт
Автопортрет | Город | Жанр | Животные | Макро | Натюрморт | Портрет | Природа | Эротическое фото - Ню | Репортаж | Спорт | Юмор | Остальное | Компьютерная графика | Учебная фотография | Пейзаж